Лора Энтони - Влюблена… заочно!
– Темно, как в чашке какао. Ничего не вижу.
София услышала, как Майк шарит рукой по стене. Звук снятой с рычага телефонной трубки – и спасительный гудок.
– Алло! – произнес Майк. София ждала, прижавшись спиной к стене. Становилось жарко и душновато.
– Алло! Оператор?
Ответили! София облегченно вздохнула – только сейчас она сообразила, что все это время задерживала дыхание. Майк коротко объяснил ситуацию, попрощался и повесил трубку.
– Ну что? – спросила София.
– Случилась серьезная авария: грузовик врезался в трансформатор и вырубил свет в двенадцати кварталах. За нами кого-нибудь пришлют, но сейчас у них на очереди более неотложные дела.
– И что это значит?
– Это значит, что придется подождать. Может быть, несколько часов.
Несколько часов? В кабине лифта? Наедине… с Майком?
София сглотнула и зажмурилась.
– Может быть, это знак Божий, – заметил Майк. По голосу София поняла, что он улыбается.
– Знак Божий? – повторила София.
– Нам с тобой никак не удавалось серьезно поговорить. Быть может, Господь пожалел нас и решил вмешаться.
– Мм… – София, вот уже несколько недель я хочу кое-что тебе сказать. Кое-что очень важное.
Ее охватила тревога. Казалось, все худшее уже произошло – он уезжает из Финикса и увозит с собой ее сердце… Что же за новое испытание он ей приготовил?
– Может быть, не стоит? – заметила она.
– Почему бы и нет? – ответил Майк. – Впереди – долгая ночь.
– Мама будет беспокоиться, – проговорила София. – Как ты думаешь, отсюда можно ей позвонить?
– Это телефон только для вызова электрика, – ответил Майк. – Он не связан с городской сетью.
– О боже мой!
София почувствовала, что Майк придвигается ближе.
– В службе помощи уже знают, что мы заперты здесь. Не сомневаюсь, кто-нибудь сообщит твоей матери.
София вспомнила про детское одеяльце, которое приготовила в подарок Оливии.
– Можно расстелить одеяльце и сесть на него, – предложила София. – Это удобнее, чем сидеть на голом полу, а Оливия, думаю, нас простит. – Достав одеяло из пакета, она расстелила его на полу. – Ну вот.
Майк сел и, нащупав в темноте ее руку, усадил девушку рядом с собой.
Никогда в жизни София не оказывалась в такой непроглядной тьме! В кабину не проникал ни один лучик света.
Майк обнял ее за плечи и привлек к себе.
– Не возражаешь? – прошептал он. Возражаю? Вот еще! София положила голову ему на грудь, прислушиваясь к спокойному, размеренному биению сердца.
Вдруг у него заурчало в животе. София хихикнула.
– Есть хочешь?
– Я сегодня не ужинал. Жаль, что сюда нельзя заказать пиццу. Помнишь ту, что мы заказали несколько недель назад и так и не попробовали? – произнес Майк.
У Софии запылали щеки: она слишком хорошо помнила, что отвлекло их от пиццы.
– У меня в сумочке есть сырные крекеры, – предложила София. Нашарив сумочку, она на ощупь нашла там целлофановый пакетик.
– Да ты настоящий скаут! – улыбнулся Майк. – Всегда готова.
– Ошибаешься, я никогда не была скаутом, – ответила София.
– Почему?
– Мне очень хотелось, но у мамы не было денег на форму и снаряжение.
София разорвала пакетик и протянула Майку крекер.
– Похоже, вы были очень бедны. – Майк долго молчал. – Наверно, для тебя это было нелегко.
– Нелегко? – фыркнула София. – Да ты не представляешь, что это такое!
– Ты права, – ответил он, – не представляю.
– А каким было твое детство? – спросила она. – Кто твои родители? Где ты рос?
Что ж, София упрощает ему задачу, подумал Майкл. К тому же в чернильной тьме, не видя собеседника, исповедоваться куда легче. Стряхнув с пальцев крекерные крошки, он привлек ее к себе. До чего же здорово чувствовать, как она прижимается к нему! Майкл зарылся носом в ее волосы, вдохнув их сладкий аромат. Какое блаженство!
– Мамы давно нет в живых, – начал он. – Она умерла пятнадцать лет назад. От рака.
– О, Майк!
– Она была удивительной женщиной.
– Когда мне было восемнадцать, у моей мамы случился инсульт. Я знаю, каково это – когда близкий человек тяжело болен. А твой отец? – спросила она.
– Жив и здоров, слава богу.
– Где он живет?
Настало время признаться. Но нет, не сейчас! Сперва он должен убедиться, что она готова вручить свою судьбу Майку. Лишь когда она пройдет испытание и докажет свою искренность – тогда, и не раньше, он расскажет правду о себе. Однако и лгать Майкл больше не мог.
– Отец живет здесь, в Финиксе.
– Почему же ты никогда не говорил, что Финикс – твой родной город?
Майкл почувствовал, что пора сменить тему.
– Расскажи о своем отце.
В тот же миг Майкл ощутил, как София напряглась и чуть отстранилась от него.
– Мой отец был лгуном и обманщиком, – жестко ответила она. – Он уверял маму, что любит ее и готов жениться, а сам хотел только затащить ее в постель. А ей было всего семнадцать, и она совсем потеряла голову от любви.
– А потом забеременела.
– Да, – прошептала София.
Майкл молчал – да и что тут можно было сказать? По боли и гневу в ее голосе он понял, что София так и не простила отца.
– Когда мама рассказала ему о беременности, он потребовал, чтобы она сделала подпольный аборт. Ему было плевать и на нее, и на меня. Но мама отказалась отнимать у меня жизнь. А потом узнала, что он уже женат.
Представляешь?
– К сожалению, такое случается. Догадываюсь, как тяжело пришлось твоей матери.
– Тяжело – это мягко сказано. Ее родители пришли в ужас. Отправили ее в другой город к тетке и потребовали, чтобы она отдала меня на усыновление. Но мама отказалась: ведь я была единственным, что у нее осталось.
Теперь Майклу многое стало ясно: недоверие Джанет к мужчинам, преданность, которую София испытывала к матери, ее желание выйти замуж за человека, который сможет обеспечить семью. Майкл ощутил глубокое сострадание к Джанет. Несчастная женщина, страшась, что дочь пойдет по ее стопам, внушила Софии страх перед любовью. Но она хотела для дочери только хорошего – того, чем обделила жизнь ее саму.
– А что же твой отец? – спросил Майкл. – Он как-нибудь давал о себе знать?
– Слава богу, нет. Вскоре после этого его призвали в армию. Он погиб во Вьетнаме.
София вздрогнула. Майклу показалось, что она плачет, и он крепче прижал ее к себе.
– Не надо, София. Все хорошо.
– Нет! – выкрикнула София. – Не смей меня утешать! Как ты не понимаешь! Из-за него мама так и не узнала счастья! Она боялась довериться мужчине, пряталась от людей, ни с кем не встречалась! Боль и обида разъедали ее изнутри, пока не привели к инсульту, и она стала калекой – это в тридцать семь лет!
Майкл осторожно смахнул с ее щек горячие слезы. Какая нежная у нее кожа! Он едва удержался от искушения припасть к ее губам.
